Про этого человека один петербургский культуролог говорил, что «есть только три художника, с кем можно попить чаю — Кандинский, Малевич и он — Федор Алексеев». А когда познакомишься с ним, начинаешь понимать, что означает подобное высказывание. Федор производит впечатление сразу и надолго.

               Такую открытость и искренность по отношению к окружающему миру, пожалуй, в наше время трудно встретить. Как сложно и найти среди нынешней богемной братии такую всеобъемлющую отдачу творчеству, вере в искусство. У него нет амбициозности и меркантильной запрограммированности, чем нынче грешат многие современные творцы, повторяющие бесконечно наиболее удачные шедевры и копируя самих же себя.
Он пишет некоторые свои произведения 5 — б лет и вызывает недоумение коллег подобной долгосрочной выдержкой своих творений. Он не умеет повторять свои работы и удивляется, когда его не понимают. «Что сложного в простых геометрических композициях и почти локальных цветовых пятнах, если можно все закрасить за один день?» Подобный взгляд ныне в искусстве утвержден и процветает. Концептуальные пассажи ныне превалируют над материальной формой произведения. И зритель вынужден скорее контактировать с теорией, чем с авторским творением. Сей кратковременный акт не дает возможности понять и принять происходящее, а субъективный окрас и религия творца остается лишь его, творца, достоянием. Синтез же концепции и законченного творческого результата ныне нарушен. Сейчас более важна личность художника, а без его участия творение уходит в тень, на второй план. Нет художника — нет и восприимчивости к его искусству. Работы же Федора Алексеева сразу привлекают на выставках внимание. Сначала видишь яркие и звучные полотна, потом становится интересно: кто их написал ? Критики усматривают в его полотнах прямое повторение супрематического метода Малевича. Но разве теоретическое открытие нового метода не предназначалось будущему искусству для развития и переработки? Или изначально все определили для него тупик? Не стал тупиковым для многих академизм, переродившийся в приставку «нео», не стал и менее актуальным авангард, от впереди стоящего он перекочевал в «пост». Остался неизменным «экспрессионизм», «примитивизм» и прочие течения «измов». Все новое сказано или почти сказано, осталось поменять природу лишь самого человека. Но теория Дарвина еще актуальна для науки, как актуально и для самого «венца природы» его божественное духовное начало. И творчество таких художников, как Федор Алексеев, гармонизирует мироощущение личности, развивает исторически накопленный опыт материальной культуры. Важным является то, что мастер перерабатывает в сознании и своем творчестве лучшие традиции русского изобразительного искусства и на основе этого строит свой оригинальный художественный метод. Его «открытость» цвета уходит корнями к символике древнерусских икон. Он использует аналитический подход в формообразовании Филонова, трактуя по-своему его открытия. Развивает и экспериментирует с теорией композиции Малевича. А пишет он всем узнаваемые Петербургские пейзажи. Только небо может быть розовым, оранжевым, зеленым, а трава синей или коричневой. Художник «вырисовывает» интуитивный цвет реальности, показывая, насколько многообразен колорит в жизни. Когда ребенок рисует, он открыт миру и его взгляд непредвзят и наивен, не ограничен никакими рамками и постулатами. Его работы мы принимаем и понимаем любые «неправдоподобности», потому что в подсознании храним свои детские грезы и чистоту восприятия всех явлений и предметов. Подобную «чистоту» сохранил в своих мироощущениях и Федор Алексеев.

Елена Карабутова.
Январь -февраль 2000 год.